Творческий клуб «Земляки». Выпуск № 4

Виталий ЗИНЧЕНКО

* * *
Я всякий раз чего-то жду:
Зимой – весну, весною – лета!
Жизнь ожиданием согрета,
А сам я устремлён в мечту.
И ожидание моё
Границ и времени не знает.
Оно всю жизнь мою меняет:
И цель, и смысл, и бытиё.
(г. Слуцк, Белоруссия)

Людмила БАРИНОВА

МОЯ ЗВЕЗДА
Моя Звезда! Мне холодно.
Мне пусто, одиноко и темно.
Согрей меня душевным золотом,
Дай сердцу радость и тепло.
Моя Звезда! Как странно мне,
Блуждая среди горестных теней,
О счастьи грезить неустанно
Среди потерянных ненужных дней.
Моя Звезда! Как ты желанна.
Как далека и как светла.
Я о тебе тоскую постоянно,
Мне в этом мире пусто без тебя.
(г. Смоленск)

Эвелина ЧАРКОВСКАЯ

НОЧНАЯ ДОРОГА
Вокруг снега, а мне всё мало!
Грохочет поезд вдалеке…
По склону спящего Урала
Спускаюсь медленно к реке.
А ночь зовёт, торопит, манит
Под сень заснеженных дерев,
И наплывает, и дурманит…
Душа, в восторге замерев,
Забыла смуту и ненастье,
И суету, и, Бог ты мой! –
Какое всё же это счастье:
Вернуться издали домой!
(г. Москва)

Василий ГАВРИЛЕНКО

ТОНКИЙ ЛЕД
Был тонок лед.
Под гимнастеркой – рана.
Луну и звезды
Отражала гладь.
Ты знал, ты верил:
Невозможно рано
Так глупо
И нелепо
Пропадать.
Стонал и полз.
Последний или первый
Мороз слабел,
А впереди – свой взвод
И жизнь.
Рвались неслышно нервы,
Когда трещал
По-детски слабый лед.
Мой юный дед
В единый мускул сжался,
Дополз и выжил
В полосе огня.
Когда б ледок тот был, каким казался,
На свете белом
Не было б меня.
(г. Брянск)

Ирина ГОЛУБ

ДЕВОЧКА И ВОЙНА (глава из повести)

22 июня мы с бабушкой услышали на рассвете какой-то грохот, но и не подумали, что это бомбежка: ведь мы жили в самом центре Киева, а бомбили окраины. Вой сирены удивить нас не мог — к этим звукам мы привыкли, когда объявлялась «ложная тревога». Однако часов в девять, когда я вышла гулять во двор, меня насторожило то, что соседи спорили: одни говорили, что это учения, а другие — что это была настоящая бомбежка. Я рассказала бабушке, о чем спорят во дворе, но она, не задумываясь, решила: все это паника, не надо обращать внимание на такие разговоры. Однако на душе у меня было тревожно.
Я вышла на улицу и направилась к Золотоворотскому саду, куда мы с бабушкой обычно ходили гулять. Прохожих я не заметила, но меня удивили звуки, которые доносились из репродуктора: как будто кто-то подбирал мелодию известной песни «Широка страна моя родная». Эта первая фраза песни повторялась много раз, и дальше дело не шло. Я подумала: что на радио кто-то подбирает так неумело мелодию, и это случайно попадает в эфир. Я бы легко наиграла всю песню, а этот «бездарный пианист» не может закончить первую фразу!
Но вот мелодия оборвалась, и я услышала мужской голос: кто-то сказал, что на Советский Союз напала фашистская Германия. Потрясенная этим известием, я бросилась бежать домой. Как раз на улице, по которой я пробегала, находилось немецкое посольство, на котором совсем недавно развевался красивый красный флаг со свастикой в белом круге. Теперь у входа в посольство люди толпились у закрытых дверей, выкрикивали угрозы, били окна. А красный флаг рвали и топтали с криками и громкими рыданиями. Я побежала домой.
В нашем дворе был переполох: соседи кричали, размахивали кулаками, угрожая фашистам, и убегали куда-то. Я спросила, куда все спешат, и узнала, что нужно бежать на рынок, чтобы успеть купить продуктов, потому что во время войны будет голод.
Я помчалась во флигель к бабушке и рассказала все. Она запричитала: «Боже мой, Боже! Какое горе! Что же теперь будет?!»
Бабушка поняла, как она была не права, когда не слушала Веру Петровну и не делала запасов; теперь мы остались ни с чем перед угрозой голода.
Мне она велела тоже идти на рынок, но у нее было мало денег: все деньги за обмен квартиры мы хранили на сберкнижке, а в воскресенье сберкасса была закрыта. (Впрочем, на следующий день нам тоже не удалось их получить: вышел приказ выдавать на руки вкладчикам не больше двухсот рублей в месяц.) Бабушка дала мне все оставшиеся деньги и велела купить масла. Но теперь, как выяснилось, на рынке цены так выросли, что на мои деньги уже ничего нельзя было купить. Я вернулась ни с чем.
Баба Нюся плакала. А я не могла серьезно воспринимать происходящее и побежала во двор, чтобы посмотреть на детей, которые там играли в войну. Мои сверстники ничуть не унывали, а, напротив, радовались, что теперь мы станем свидетелями настоящих боев. Надоело все играть да играть в сражения! Надо уже воочию увидеть, как это все бывает!
Среди мальчишек царил подъем, они ждали интересных сообщений. Я тоже поддалась этому чувству и прибежала к бабушке, радостно закричав:
— Бабуся, это будет так здорово! Мы увидим настоящую войну!
Баба Нюся ужаснулась моим словам:
— Не дай бог нам это увидеть! Я пережила Первую мировую войну и революцию. Не дай бог, если снова нам придется переживать что-нибудь подобное. — Однако настало время обедать, и бабушка усадила меня за стол. Суп я съела, а второе не хотела и стала уговаривать бабушку, чтобы она не заставляла меня есть котлету. И тогда она сказала: «Ох, деточка, скоро ты будешь вспоминать эту котлетку и жалеть, что отказалась от нее! Запомни мои слова».
Она была права: с этого дня у нас на столе мяса больше не было, а вскоре мы и вовсе стали голодать.
Военные действия развивались стремительно, Киев постоянно бомбили. Но центр города, где мы жили, был цел (ведь стратегически важные объекты находились на окраинах — там были заводы, электростанции и т.д.). Однако увидеть «настоящую войну» мне пришлось очень скоро — в киевском небе часто шли воздушные бои. Как это было? Вспомню эти страшные дни.
Завыла сирена, во дворе началась паника: все спешат укрыться в бомбоубежище в семиэтажном доме на нашей улице. Для этого нужно только перейти через дорогу. Но я и не думаю прятаться: бабушка сказала, что если бомба попадет в дом, то тем, кто сидит в бомбоубежище, будет еще хуже. Ведь обрушатся стены, и люди в подвале окажутся без воздуха и еды. Медленная смерть мучительна, так что лучше уж пусть сразу бомба убьет, если так суждено, чем быть заживо похороненными.
Моя бабушка была фаталисткой, она рассказывала, что во время гражданской войны, когда она сидела у окна в кресле, на улице началась стрельба, пуля пробила стекло и впилась в спинку кресла у бабушки над головой. И тогда она подумала: «Бог меня спас, значит, еще не время мне умирать, на что-то я нужна еще Господу в жизни».
Это сделало бабу Нюсю бесстрашной: она верила в судьбу и во время бомбежек не выходила из комнаты, а мне разрешала бегать во дворе. Вот я и смотрела на воздушные бои вместе с другими детьми с нашего двора.
Зрелище разыгрывалось действительно захватывающее: самолеты гонялись друг за другом, пролетая довольно низко — так, что можно было увидеть на крыльях свастику или красные звезды. Мы «болели» за наших и радовались, когда фашистские самолеты падали, выпуская в небо клубы черного дыма. Однажды такой самолет рухнул недалеко от нас — на Софиевской площади. Мы, ребята, бегали смотреть. Любопытных там было много, так что близко подойти не удалось. В толпе говорили, что самолет вот-вот взорвется, надо убегать, и я быстро вернулась домой.
При каждой бомбежке все соседи прятались в укрытие. Один раз я туда из любопытства тоже спустилась вместе с тетей Ханой, мамой моей подружки Анечки. Аня и ее сестра Фима уехали накануне войны в Москву к родственникам, а их мама осталась в Киеве с двумя маленькими сыновьями. Она очень боялась бомбежек, и стоило ей услышать вой сирены, хватала на руки маленького Сему, приготовленные заранее пеленки и штанишки, а двухлетний Нюма цеплялся за мамину юбку, и они бегом мчались в бомбоубежище. Я вместе с тетей Ханой решила спуститься в подвал, где собирались испуганные соседи. Меня поразило все, что я увидела: люди рыдали, кто-то молился, кто-то проклинал фашистов. Тетя Хана меняла пеленки Семе и штанишки Нюме. В подвале был полумрак… Я постаралась поскорее выбраться наверх и больше никогда туда не спускалась.
Гибель людей на войне мне не приходилось видеть, но одну смерть я наблюдала. Смерь лошади. Я стояла в очереди, в магазин впускали по нескольку человек, а остальные были на улице, ожидая, когда выйдут «счастливчики» с покупками и можно будет приблизиться к дверям, а то и войти внутрь магазина. Вдруг завыла сирена, вскоре послышались взрывы: бомбы падали где-то совсем близко. В небе появились истребители, они открыли огонь по вражеским самолетам. Оставаться на улице было опасно, но очередь не расходилась, только придвинулась вплотную к стене. А на мостовой стояла подвода с лошадью. И вдруг эта лошадь закачалась и стала оседать на асфальт. Неловко подогнув ноги, она свалилась набок, запрокинув голову, я увидела рану — большую дырку, из нее текла кровь. Я отвернулась, а некоторые подходили смотреть и убегали опять на свои места в очереди.
Там обсуждали, как следует поступить с лошадиным мясом. Одни считали, что нужно предложить хозяину тут же продавать конину (вот это было бы хорошо!). Все, кто здесь стоит, с радостью купили бы это мясо. Другие сомневались, что государственную собственность — убитую лошадь — так просто можно продать желающим: понадобятся документы, разрешения, и пока это все будут доставать, мясо испортится… Я не могла оставаться в этой очереди и в слезах ушла домой.
Зато как интересно было бегать по двору во время воздушных боев! Самолеты обстреливали друг друга из пулеметов, а осколки залетали в наш двор и тарахтели по железной крыше сараев, как град, только громче. Мы, дети, бежали на эти звуки и старались найти упавшие осколки, подбирали их, соревнуясь — у кого больше? В моей коллекции их было уже штук десять!
Как-то раз осколок упал рядом со мной и порвал мне подол платья. Я увидела его у своих ног и подняла, разглядывая. Осколок был еще горячий, с зазубринами по краям, его металлический блеск перемежался с синими и красноватыми полосами и пятнами. Я понимала, что могло бы случиться, если бы этот страшный кусок металла врезался в мое тело. Но я не испугалась, ведь уже все позади, я цела и невредима! Значит, судьбе было угодно меня спасти.
Я спрятала этот осколок в карман — на память, а дома зашила платье, чтобы бабушка не видела дырки. Все мои «трофеи» я хранила в коробке, это была моя коллекция. Со временем у меня набралось их уже более двадцати штук, этих памятных железок. Позднее, уезжая из Киева навсегда, я выбросила свою «коллекцию»: сложила осколки во дворе, в углу у забора. А жаль…
(г. Москва)

Наталия МУТАЛИБОВА

* * *
Вся наша жизнь от года к году
Как та капризная погода —
То светом солнечным полна,
А то дождем напоена.
Но все проходит, и в природе —
Мы рады всякой непогоде.
Лишь потому, что за дождем
Тепла мы с нетерпеньем ждем.
(г. Москва)

Николай БУШЕНЕВ

* * *
Осень беспокойная
За моим окном.
Ветры листобойные
Мчатся напролом.
Небо взбаламучено.
Тягостно, как бред.
Тучи страшно скучены –
Ни просвета нет.
Тонут тучи грузные
В грязных блёстках луж.
И сгущает грусть мою
Долгой ночи тушь.
(г. Череповец, Вологодская обл.)

Татьяна СВЕТЛИЧНАЯ

* * *
Я писем жду, пропахших ветерками,
Я писем жду — конвертов голубых,
В них радости твои, твои печали,
И я тебя так ясно вижу в них.
А над селом
весенний тихий вечер,
Гармошка загрустила над рекой.
И я пишу тебе, грустя о встрече,
Как будто разговор веду с тобой.
С надеждою смотрю
в почтовый ящик,
Беру письмо в конверте голубом.
И со страничек,
севером пропахших,
Ты снова
незаметно входишь в дом.
(г. Брянск)

Николай ГЕРАСИМЕНКО

КОЛЬЦО ЛЮБВИ
Кольцо на шее у меня
Из рук сомкнувшихся твоих…
Кольцо из страсти и огня,
Кольцо Любви – блаженный миг.
Кольцо – из встреч и из разлук,
Из тайных сладостных желаний…
Кольцо – из радостей и мук,
Кольцо – из ревностных терзаний!
Кольцо – измученных времён…
Я этим кругом заколдован.
Кольцо для тех, кто лишь влюблён
И колдовством тем очарован.
С тобой, как путь тот ни далёк,
Идём по замкнутому кругу…
Коль разминёмся на денёк,
Мы всё равно
придём друг к другу.
А, значит, в жизни никогда
Кольцом твоим я не был скован…
Я просто, знаешь, навсегда
Твоей Любовью окольцован!..
(г. Подольск, Московская обл.)

Фото: «ЗИМА». Художник Василий Миненко (г. Новозыбков)